После того как ангарцы покинули разгромленное становище степняков, а войско вытянулось в походную колонну, Бекетов, ещё раз оглянувшись назад, нагнал Сазонова. Алексей Кузьмич беседовал со своим родственником Романом, объясняя тому что-то. Казак не стал им мешать и немного замедлил шаг своего коня, принявшись оглядывать расстилавшуюся вокруг степь, которая уже ощутила на себе хладное дыхание осени. Буряты, поделив между собой, согласно уговору, половину захваченных лошадей, то и дело проносились мимо с гиканьем и удалыми белозубыми улыбками, красуясь перед захваченными у халхасцев семью десятками молодых девушек, что были посажены на обозные повозки. Девицы же лишь испуганно жались друг к дружке и закрывали миндалевидные глаза тонкими ладошками.
Наконец Сазонов, почувствовав, что Бекетов хотел с ним поговорить, отпустил айна и направил коня в сторону казака.
– Пётр Иванович, ты хотел мне что-то сказать?
Бекетов кивнул и призадумался, собираясь с мыслями. Пару минут он медлил, задумчиво почёсывая бороду.
– Я чего хотел сказать, Алексей Кузьмич… Вот вы, ангарцы, люди делами славные, боевитые, сильного характеру, но с сердцем, жесточью не наполненным… Разве что ворогам воздаёте по делам их, так то дело правое. Однако же и предел отмщения у вас имеется, не то что у народов во злобе пребывающих. – После этих слов Бекетов снова замолчал, а Алексей не стал задавать ему вопросов, видя, что казак задумался. – А ведь вас всех будто бы гложет что-то, словно жрёт изнутри. Как будто вы потеряли нечто зело важное. – Пётр Иванович внимательно посмотрел на Сазонова, ожидая, что тот поможет ему, объяснит свои чувства.
– Прав ты, Пётр Иванович, – тяжело вздохнув, проговорил Алексей. – Верно подметил – каждый из нас потерял самое ценное, что может потерять человек.
– Что же? – сузил глаза Бекетов. – Родных людей своих, вестимо?
– Свою семью потерял каждый из нас, – глухо проговорил Сазонов. – Все они остались… – Тут Алексей споткнулся, словно налетев на невидимую стену, и замолк.
– Остались? Где остались?! – воскликнул казак, не отводя взгляда от Алексея. – Да ты скажи токмо где! Неужель не сыщем?! На Амуре-батюшке уж и корабли для окияна имеются! Сыщем, ей-ей!
– Нет, Пётр Иванович, – покачал головой Сазонов. – Их уже вовек не сыщешь. Пропали они навсегда, вместе с родиной нашей, точнее, с тем, что от неё осталось.
– Как же так? – растерянно проговорил казак. – Как пропали, где? Не пойму я никак.
– Теперь ты погоди, Пётр Иванович, – сказал Алексей. – Дай мне время с мыслями собраться, а то голова аж загудела…
Бывший майор морской пехоты Северного флота начал свой рассказ с того момента, как они все оказались в Прибайкалье шестнадцать с лишним лет назад. После этого он поведал Петру Ивановичу о мерцающем проходе между мирами. И только потом рассказал о той стране, которую они покинули, посланные изучить этот мир. Алексей довёл до казака то, что пожелал нужным или важным для понимания Бекетовым того положения, в котором оказались он и его товарищи в том далёком уже году. Бывший сын боярский слушал друга, словно зачарованный, уже не обращая внимания на происходящее вокруг. Бекетову сейчас всё казалось каким-то смазанным и недостойным его внимания. Он осознал, что прикоснулся к неведомому, приобщился к великой тайне. Только сейчас, по прошествии стольких лет, Пётр понял, что стал для этих людей по-настоящему своим, что они приняли его в свой круг, доверив самое важное. Взор его был затуманен – казак обмысливал услышанное. Бекетов пытался понять первопричину случившегося с этими людьми. Естественно, что единственным объяснением сего для бывшего енисейца стала воля Господня, ибо только Он мог ввергнуть в этот мир людей из мира иного. И никто более! Пётр тряхнул головой, будто прогоняя прочь наваждение.
– Кабы не знал я вас, вовек бы не поверил, – проговорил с расстановкой Бекетов. – Когда я встретил Рината на Ангаре, я так и подумал – пришлые людишки. Потому и обвинил я вас в злодействах ватажки Хрипунова. И вот оно как вышло…
– Пётр Иванович, но ты должен понять, что я рассказал это сейчас только потому, что Сокол давно добивался для тебя места в Совете, – глянул на раскрасневшегося казака майор.
– Не дитё, разумею! – нахмурился Бекетов. – Что же с державой вашей стало? Не понял я сего.
– Да мы и сами не понимали, а когда уразумели – уж и поздно стало. Словно дурной сон это был, морок.
Долго Сазонов рассказывал товарищу о делах давно минувших лет, будто душу изливал, хотел выговориться. Поведал про великую державу, созданную беспримерным трудом миллионов людей, щедро омытую потом, слезами и кровью. Казак слушал, недвижным взглядом смотря сквозь весело переговаривавшихся амурцев, которые всё ещё обсуждали перипетии недавнего боя.
– Да, измельчал народ русский, – покачал головой Бекетов.
– Может, в этом всё и дело? – покачиваясь в седле, отвечал Алексей Кузьмич. – Для того и свели – вас, собиравших Русь, и нас, её промотавших? И стало быть, наша задача состоит в том, чтобы этого не допустить в будущем! А ослабла держава из-за глупости людской и корысти.
– Вы теперь желаете глупость и корыстолюбие людское известь? – горько усмехнулся казак. – Несбыточно се!
– Несбыточно, – согласился Сазонов. – Но необходимо в нашей державе создать такие условия, чтобы порочный человек не мог во власть и носа своего казать. Над этим Сокол с помощниками работают. Наши дети будут решать этот вопрос. Но и глупость глупости рознь, – продолжил Алексей. – Усольцев для воеводы глуповат, а атаман справный. Стало быть, над ним человек нужен, а его самого единоначальником ставить никак нельзя.